Грустные страницы книги бытия

Теперь о грустном. Хотя и неизбежном. То, о чем я хочу здесь написать, в главном неизменно на протяжении всей истории цивилизованного человечества. Это я о смерти. Глубокомысленно выразился великий Моцарт: «Смерть – истинная и конечная цель нашей жизни». И по законам мироздания, конечно, он прав. Мы с ней рано повстречались и шли рядышком всю жизнь. Я уже упоминал о ранней смерти нашего сверстника Толи Шелковникова. Вскоре еще один наш сверстник из смежного квартала бросился под поезд. Я уже видел смерти бабушек и дедушек с нашего квартала, но они особого впечатления не производили. Но вот хоронить пацанов – сверстников выбивало из равновесия. Это меня заставляло размышлять. Стою рядом с гробом, смотрю на умершего, которого хорошо знал и что-то не складывается в голове. Вот лежит наш товарищ, как живой. Все тело в норме, все органы на месте, а лежит, будто у него завод кончился, как у заводной игрушки. Но если игрушку можно вновь завести и она заработает, но как человека вновь завести, так за тысячи лет и не придумали. Что-то почитать на эти темы было негде, об этом тогда не писали.

Главный вход и часовня Вознесенского кладбища. Благовещенск, 1912 г.

Не знаю почему, но кладбище для нас не было запретной зоной. Посещали мы его часто. По сути, на улице Северной было два кладбища. Одно старое, его называли Вознесенское, другое более новое, оно возникло, когда перестали хоронить на Вознесенском.

Конечно, больше мы бродили по Вознесенскому. Оно было похоже на музей под открытым небом. Да, оно рушилось, но еще не было разграблено. Стояли удивительные надгробные памятники, были семейные склепы и мы в них забирались. Кладбище выглядело богато, в отличии от нового. Там покоились династии купцов, промышленников, священнослужителей. С давних времен сохранились аккуратные аллеи и было оно похоже на парк. И вход на кладбище был через красивые кирпичные арочные ворота.

На новом кладбище красивых памятников, практически, не было. Деревянный крест, деревянная или металлическая тумбочка. И все. Даже бетонные с мраморной крошкой памятники были большой редкостью. Их никто не делал. На новое кладбище мы приходили по двум причинам: поиграть в карты и подраться. Да, иногда у нас между собой возникали драки. И чтобы никто не мешал честному поединку договаривались идти драться на кладбище в сопровождении групп поддержки. На кладбище помахали кулаками и все вместе назад. Последствий никаких.

И еще одно мероприятие было обязательным для нас – это родительский день. Мы делились на группы по 4 человека. Это было оптимальное число человек, чтобы шнырять по кладбищу. Большую группу могут и не подозвать. Мы ходили по кладбищу, нас подзывали люди, поминавшие близких, угощали чем-нибудь и просили помянуть такого-то (по имени, отчеству), а иногда просили сказать: «Царство небесное такому-то». Угощения были простые: печенье, что-то из стряпни, конфеты, крашенные яйца, блины, пирожки. Походив по кладбищу часа 3 – 4, мы шли к себе на квартал, делили поровну всю добычу и шли по домам. Когда я уже был пионером, то, отучившись в школе, снимал галстук и присоединялся к группе.

Время шло и вот мы уже принимали участие в похоронах более старших наших товарищей. И все из-за каких-то несчастных случаев: утонул, зарезали, повесился.

В сентябре 1957 года заболел отец Рубцов Василий Иванович – 1909 года рождения. Он был со студентами на сельхозработах, но, вдруг, досрочно вернулся домой. Его положили в больницу. И до 27 января его то выпишут домой, то опять определят в больницу. Кто-то ему внушил, что надо продержаться до лета, а там он поправится. И он, когда был дома, с какой-то надеждой следил как прибавляется день. Заходящее солнце оставляло след на комнатной двери и отец карандашом отмечал его. И радовался его удлинению – ближе к лету.

Похороны отца - Рубцова Василия Ивановича, преподавателя лесотехнического техникума. Благовещенск, 30 января 1958 г. (48 лет)

Последние дней 7 он лежал в больнице. Мать каждый вечер навещала его, а я ожидал ее в каком-то оцепенении, бормоча про себя что-то вроде молитвы: хотя бы не умер, хотя бы не умер… И вот 27 января 1958 года она зашла и сказала: «Отец умер». Было ему 48 лет. Хоронили его из лесотехнического техникума. Обряд похорон в те времена был несколько иным. Гроб с телом ставили в кузов грузовой машины с опущенными бортами. Туда же ставилась тумбочка. И похоронная процессия выстраивалась в следующем порядке: впереди несли знамя (предприятия или учреждения), затем женщины с венками, за ними товарищи покойного несли на плечах крышку от гроба, затем машина, за ней провожающие, замыкал шествие духовой оркестр. И вот эта процессия через весь город двигалась на кладбище, что на улице Северной. Оркестр две трети квартала играл, треть отдыхал.

Похороны отца - Рубцова Василия Ивановича. Благовещенск, 30 января 1958 г.

После смерти отца я долгое время находился в подавленном состоянии. Но жизнь брала свое, но это побуждало меня еще более размышлять о смерти. Как ни странно, какого-то даже намека на церковь, где есть целая теория на эту тему, у меня не было. Хотя бабушка была верующая и ежегодно приезжала из Архары в Благовещенск перед Пасхой, чтобы принять участие в церковных мероприятиях. Да и мать, хотя в церковь не ходила, не была атеистом. Я все время задавался вопросом: почему, если смерть неизбежность и это все знают, если смерть итог жизни, почему она воспринимается как страшное горе? Предсказанный же итог должен радовать.

После этого я на кладбище стал ходить гораздо чаще, но уже совсем с другими целями. Кроме того, что я занимался с братом обустройством места захоронения, я стал просто приходить, садился на лавочку и размышлял. Вот думаю, какая разница между тем, что человек умер и я его не увижу никогда и тем, что человек навсегда куда-то уехал и я его тоже не увижу никогда. Я даже никогда не узнаю умер ли он уже? Получается, что для меня в этом случае нет разницы умер он или уехал. И вот так я подолгу сидел у отца и размышлял, хотя и не находил ответов. Но именно тогда я начал поступать согласно армянской пословице, хотя прочитал ее гораздо позже: «Когда слишком радуешься – пойди на кладбище; когда слишком горюешь – иди туда же».

Рубцов Анатолий красит ограждение могилы отца на Вознесенском кладбище. Благовещенск, 1962 г.

Эти размышления меня сопровождают всю жизнь. Я много читал и когда в книгах попадались рассуждения на эту тему, я их соотносил со своими размышлениями. Но цельная картина не складывалась. Более того, чем больше различных теорий, тем больше в них противоречий. Даже прочитав несколько раз Библию, Коран и много другой религиозной литературы, ничего кроме как сомнений, что эти книги есть Истина, не получил.

Один мудрый человек сказал: «Время вечно, а мы проходим». И вот уже почти никого не осталось в живых сверстников с нашего квартала. Почти никого, в том числе тех, с кем ходил в один класс (Валера Кравченко), с кем играл в одной футбольной команде (Леша Щербинин), с кем был дружен и бывали много раз друг у друга (Федя Асакалов). « Уходить из жизни глупо, так и не сумев ее понять» - пел Игорь Тальков. Но это же самое можно сказать и о смерти.

В 2018 году меня готовили к операции (тромб) под общим наркозом. И на вопрос жены: а он выйдет из наркоза, медсестра философски ответила, мол, захочет жить – выйдет. А я сразу встрепенулся: если не выйду, я же узнаю, что такое смерть и уж точно узнаю, как там. Но не довелось.

Что такое смерть, я так и не узнал. Но узнал другое. Жизнь – это взаимоотношения. Разные и всякие. Иногда в них возникают недоразумения, охлаждения. Ты рассчитываешь это поправить. Но… человек, вдруг, умер. И со смертью остается много недоговоренного. И ты очень сожалеешь, что не сказал ему того, что хотел. Поэтому, если что-то хочешь сказать человеку, не откладывай, скажи сейчас. Ибо человек смертен и порой внезапно.